Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ] - Николай Александрович Баранов

выношенных детей. Священник уже отпил сбитня из протянутой чаши, передал ее своему служке и благословлял, склонившуюся в поклоне княгиню. Выпрямившись, та посторонилась, и старец величаво двинулся вверх по ступеням. А у княгини в руках появилась следующая чаша сбитня, поданная челядинкой, которую она уже протягивала Ратиславу с приветливой улыбкой. Боярин осушил чашу до дна — долгая скачка без роздыха подвымотала. Он бы сейчас и от хорошего ужина не отказался. Но, видно, это потом. Вначале — дело.

— Благодарствую, матушка княгиня. Хорош сбитень, — вытирая усы, похвалил питье Ратьша.

— Спасибо на добром слове, Ратиславушка, — кивнула Анна Всеволодовна. Она всегда относилась к Ратьше по-родственному — сколько годов воспитывался он вместе с ее старшеньким Федором и племянниками при княжеском дворе. — Голодный, небось?

— Немного есть, матушка, — виновато улыбнулся боярин, вновь почувствовавший себя оголодавшим, после изнурительных занятий воинскими искусствами, подростком.

— Возьми-ка пирожок. Как раз и зажуешь, пока до княжьей горницы дойдешь.

Она сделала знак прислуге. Одна из девок достала из лукошка, прикрытого чистым полотном, горячий еще пирог и протянула Ратиславу. Тот принял, не удержавшись, отхватил хороший кус и, прожевывая, кивнул.

— Благодарствую, не дала помереть голодной смертью.

— Иди уж, — улыбнулась княгиня. — Собрались все. Вас только с владыкой и ждали. В покои княжеские ступай.

Ратьша взбежал на крыльцо и знакомой с детства дорогой двинулся к великокняжеским покоям. Только успел сунуть в рот последний кусок пирога, как увидел, показавшуюся в полутьме коридора, женскую фигурку. Темноту здесь в теремном переходе, разгоняли редкие масляные светочи, потому он не сразу узнал княжну Евпраксию. С усилием проглотив толком не прожеванный кусок, боярин склонился в поклоне. Шорох одежды, приятный цветочно-травяной запах. Княжна остановилась рядом с ним. Ратислав выпрямился и, с плохо скрытым обожанием, глянул в лицо Евпраксии. Лицо необычное и не привычное для здешних мест. Смугловатое, с черными без всякой сурьмы бровями, длинными черными же ресницами, огромными, как с иконы Богородицы, карими глазами, тонким, с легкой горбинкой носом, яркими пухлыми губами.

— Вечер добрый, Ратьша, — тихим, нежным голосом поздоровалась княжна. — И тебя на совет призвали?

После двух лет жизни в Рязани племянница ромейского кесаря говорила по-русски почти правильно, только иногда чуть коверкая слова и необычно строя речь. Относилась к Ратиславу княжна всегда тепло: ведь это он два года тому ездил вместе с княжичем Федором, с которым вместе воспитывался при дворе Великого князя, с посольством сватать ее. Путь был не малый. Посольство добралось, аж, до Трапезунда — столицы осколка, некогда великой империи Ромеев, разгромленной три десятка лет назад братьями по вере, идущими в бой с именем Христа. Но Трапезундские императоры не думали сдаваться, копили силы, искали союзников среди соседей, не потеряв надежду вернуть былое величие. Именно в поисках союзников они и начали переговоры с Великим Рязанским князем, завершившимися сватовством и женитьбой его наследника на родной племяннице императора. Юрию Ингоревичу женитьба сына на невесте царского рода тоже была выгодна. Какой-то помощи от ромеев, закопавшихся в своих не простых делах, он не ждал. Такая невестка нужна была для придания старшему сыну большего влияния: Рязанский князь собирался порушить лествичное право наследования, сложившееся на Руси со времен старых Киевских князей и передать стол старшему сыну. Нравилось это не всем, особенно брату Великого князя Роману Ингоревичу, который по лествичному праву должен был наследовать Рязанский стол, в случае смерти, ныне правящего Юрия Ингоревича.

— И тебе доброго вечера, княжна Евпраксия, — сдерживая волнение, ответил на приветствие Ратьша. — Как здоровье? Как сын?

— Хорошо все. И Иванушка здоров, слава Иисусу, — сказала княжна. — Слышала, совет собрал батюшка. Случилось что?

Сердце боярина екнуло от жалости, столько тревоги и надежды на хорошие вести прозвучало в голосе молодой, едва за восемнадцать весен, гречанки. Для себя Ратислав давно понял, что влюблен в жену своего будущего князя. Влюблен с тех пор, как увидел ее в первый раз в Трапезунде, на смотринах. Влюблен безнадежно — Федор, кроме всего прочего был его близким другом. Потому Ратьша тщательно скрывал свое неуместное чувство. В последний год, после знакомства с Муромской невестой, стало чуть легче. Но стоило только, вот так, лицом к лицу встретиться с Евпраксией, и сердце начинало частить, щеки пылали, голос пресекался.

— Не знаю, княжна, — кашлянув, ответил он, смотрящей на него с затаенным страхом, Евпраксии. — Но, думаю, ничего страшного. Я меньше недели, как с Половецкого поля. Тихо все.

— Дай Бог.

Слова боярина, похоже, немного успокоили гречанку. Она отвела от Ратислава свои огромные нездешние глаза, опустила голову и, легко ступая, заскользила дальше по переходу. Ратьша неприлично долго смотрел ей вслед. Ну да здесь, в безлюдном темном коридоре, замечать такое было некому. Вздохнув, он стряхнул с себя наваждение, навеянное нечаянной встречей, и двинулся дальше.

Дошел до княжьих покоев и кивнул двум стражам, скучающим у входа. Потом толкнул дверь в комнату, где Юрий Ингоревич проводил советы с ближниками. В приемной князя, после сумрака коридора, показалось светло, как днем — в комнате горели больше десятка толстых свечей на поставцах. Три трехрогих подсвечника с горящими свечами, стояли на громадном дубовом столе, занимавшем изрядную часть помещения. За столом устроились семеро: сам Великий князь, только что появившийся Фотий, княжич Федор, князь Олег — племянник Юрия Ингоревича, набольший воевода Коловрат, тысяцкий Будимир и непосредственный начальник Ратислава княжеский тиун Корней, ведавший княжьим сыском и разведкой. Кроме подсвечников на столе корчага с квасом, с плавающим в ней деревянным резным ковшиком. Вокруг корчаги поставлены глиняные кружки. Кое-кто уже налил себе кваску — давно, видно, ждут.

Душновато в покоях — надышали, да и свечи горят, распространяя приторный восковой дух. Почему-то Ратиславу никогда не нравился этот запах. Подойдя к столу, боярин поклонился Юрию Ингоревичу, кивнул остальным.

— Здрав будь, Ратислав, присаживайся, — кивнул ему Юрий.

Великий князь был хмур и озабочен. И так худощавое его лицо осунулось и посерело. Подглазья потемнели, на лбу залегли глубокие морщины. Этим летом Юрию исполнилось сорок три года, но выглядел он старше своих лет: в волосах и бороде пробивалась обильная седина, от крыльев носа к углам рта пролегли глубокие складки, в углах глаз сетка морщин. Ратьшин ближник Могута, не смотря на свои почти пятьдесят, выглядел заметно моложе. Да, княжьи заботы не красят. Но тело князя все еще крепко. В большие походы дружины он водит сам и даже принимал участие в позапрошлом годе в рубке с мордвой, на чью землю рязанцы совершали ответный набег.

Ратислав обошел стол и пристроился на лавке рядом с Коловратом. Таясь, поприветствовали друг друга